Руководитель Центра гуманитарного образования издательства «Просвещение» и член авторского коллектива новой линии учебников по истории России считает, что главное достоинство историко-культурного стандарта – впервые предпринятая попытка достичь общественного консенсуса в подходах к основным вопросам нашего прошлого. Предлагаем вашему вниманию интервью с Александром Даниловым.
Александр Анатольевич, зачем нужно было готовить новые учебники истории, если в Федеральном перечне их было целых 19?
Время не стоит на месте. Главной идеей было создать для всех учебников единый подход к терминологии, составу имен исторических персоналий и перечню дат, и при этом показать различные научные трактовки того или иного вопроса. Школьники должны знать, что взгляды бывают разными, поэтому единственного учебника по истории быть не может. В этом удалось убедить и руководство - отсюда, кстати, и ситуация, когда с разницей в месяц изменилась формулировка в поручении главы государства и вместо «единого учебника» истории в документах прозвучала установка на создание единой концепции преподавания истории.
Но разве прежние учебники не решали ту же задачу?
Не все и не в полной мере. Во-первых, новый образовательный стандарт нацелен на выработку навыков самостоятельного поиска материала и точек зрения на изучаемый вопрос, и это правильно. А для этого нужна новая структура подачи исторического материала и методика, которой старые учебники не соответствовали. Во-вторых, сильно расширились временные рамки изучения истории нашей страны. Впервые речь идет не только о формировании государства Русь, но и о более ранних государствах в восточных районах, народах, проживавших там и являющихся сегодня частью многонационального российского народа. В-третьих, в учебники включены новые научные данные. Авторы отмечают, например, что Русь - это не моноэтничное славянское государство, что в нем на равных были представлены восточные славяне и половцы, финно-угры и варяги. Такой показ изначально толерантного, многонационального и поликонфессионального характера нашего государства позволяет объединить вокруг общего прошлого сегодняшних россиян. Другой пример - замена привычного термина «монголо-татарское иго» на «зависимость русских земель от Орды». Это явилось отражением той дискуссии в науке, которая идет последние десятилетия. Часть историков указывает и на позитивные факторы взаимовлияния, взаимопроникновения русской культуры и пришедшей к нам кочевой.
И в чем же был «позитивный заряд» для Руси?
Непосредственно в нашествии, понятно, его не было – разрушались города, составлявшие основу государства и быта, гибли люди. Но неверно останавливаться только на этом. Скажем, Русская Православная Церковь смогла оказать определенное влияние и вести миссионерскую деятельность на территории Орды. Уже в 1260 г. в Сарае был открыт первый православный храм. Сарайские епископы получили от хана право свободно обращать в христианство ордынцев. Православие принял племянник Батыя царевич-чингизид Даир, вошедший в историю Русской православной церкви как святой преподобный Петр, царевич ордынский и ростовский чудотворец. А позже, в 1330 г. татарский мурза Чета (в крещении Захарий) основал под Костромой всем известный Ипатьевский монастырь. Началась взаимная передача традиций на бытовом уровне. Можно привести и другие примеры. Впрочем, идиллического союза русских земель и Орды, конечно, не было.
Неужели учебники настолько расходились?
Особенно в трактовке событий ХХ века. Скажем, как оценивать октябрь 1917 года? Революция? Переворот? Заговор? Такие оценки действительно давались, причем справедливо, т.к. все эти точки зрения в науке есть. Но как ребенку отвечать на вопрос ЕГЭ? Главным достоинством новой концепции и стандарта я считаю впервые предпринятую попытку достичь общественного консенсуса в подходах хотя бы к основным вопросам нашего прошлого. Уже это стоит всех издержек!
Например, каких?
Главная – перегрузка детей учебным материалом. Стандарт создавала наша академическая наука, и это правильно. Но не преодолена до конца нечеткость, публицистичность некоторых дефиниций. К примеру, что такое «апогей советской системы»? А где тогда у нее «перигей»? Не всегда показаны разные точки зрения, а ведь надо добиваться, чтобы ученик выработал свою и сумел ее объяснить. Мы дали в учебниках рубрику «Историки спорят», где по самым проблемным сюжетам — скажем, опричнина, Октябрь 1917 года или формирование государства Русь — дали разные, противоположные точки зрения: иногда 2, а в случае с опричниной 5, и обязательно с указанием, кто из историков прошлого или настоящего об этом пишет. А чтобы облегчить ребятам работу, привели не огромные тексты, а выдержки, объясняющие суть. Думаю, такой подход и позволит составить собственную точку зрения.
Вначале предполагалось, что изучение истории в школе не коснется правления нынешней администрации и завершится 2000-м годом. Затем подход изменился, и курс довели до 2014 года. Хорошо ли это?
Во всем есть свои плюсы и минусы. В первом случае мы уходим от политизации изучаемых процессов. Но, принимая решение, исходили из того, что ребята, которые будут учиться по этим книгам, родились как раз после 2000 года, и их нельзя лишать своей истории, они тогда не станут себя с ней отождествлять. В итоге, в учебники вошли все последние события, вплоть до Олимпиады и воссоединения Крыма с Россией.
Злопыхатели уверяют, что реального конкурса учебников не было. Это так?
Злопыхателей хватает всегда. Особенно удивляет то, что, даже не держа в руках самой книги, эти люди уже знают, что она плохая. Конкурс, конечно, был, изменились лишь формы его проведения. С учетом опыта предыдущего конкурса в 2002 году, организаторы установили требование: свои проекты представят на экспертизу издательства, уже имеющие линии учебников. Наше издательство представило три линейки, одна из которых совершенно новая. Это была попытка не просто написать новую линию учебников, а сделать шаг к формированию информационно-образовательной среды будущего. Этого пока ни у кого нет.
Кое-кто уже критикует новые учебники за недостаток патриотизма!
Да, сегодня оценка «патриотичности» учебника - это серьезный аргумент в споре. Вопрос о патриотизме в учебнике истории решить можно по-разному. Например, что-то опустив из учебника или выделив только позитивные сюжеты. Российская традиция с дореволюционных времен — показывать в школьных учебниках истории военные победы и достижения культуры, особенно те, что имели всемирно-историческое значение. А мы применили новацию: сопроводили каждую крупную тему отечественной истории показом, что в это время происходило в мире и какие исторические личности были современниками событий. Очевидно, конечно, что тональность школьного учебника должна быть нейтральной, дабы не формировать отрицательный образ своей собственной страны. Показывать, что в ней всегда все не так — и при царе, и после него, и сейчас — неверный ориентир! Такого взгляда на свою историю и таких «подсказок» с выводами нет ни в одной стране мира!
Со своей стороны либералы считают неприемлемой такую логику: «Да, при Сталине было много жестокостей, но иначе мы не выиграли бы войну»...
Это некорректно, конечно. Больше всего таких вопросов возникает в связи с оценками истории ХХ века. Но не только: взять хотя бы эпоху Ивана Грозного. Все знают об ужасах опричнины. Но число репрессированных за все время его царствования составило 14-15 тыс. человек, в том числе 10 тыс. - в новгородском походе, 4 тыс. - опричный террор и еще 1 тыс. - вне опричного террора. А в Англии в этот же период в ходе огораживания и церковной реформы Генрихом VIII были повешены 72 тыс. человек. В Нидерландах испанская корона уничтожила 100 тыс. человек. В Варфоломеевскую ночь только в Париже убили 4 тыс. человек и еще 30 тыс. - в течение ближайшей недели по всей Франции. И это при том, что численность населения всех этих стран, кроме Франции была ниже, чем в России: скажем, в Англии жили 4 млн. человек, а в нашей стране 7-9 млн. Замечу также, что Россия была одной из немногих европейских стран, где не было религиозных войн. Мы считаем, что всегда надо разбираться, какие внутренние и внешние обстоятельства заставляли власти принимать те или иные решения. Не оправдывать происходящее, а объяснять мотивацию, и при рассмотрении самых тяжелых вопросов, вроде сталинизма, показать: да, это наша трагедия! Но, сожалея о жертвах, посмотреть, что было кроме них. При взгляде на советское общество 30х-60х годов историк всегда рискует впасть в крайность: либо не замечать позитива, либо негатива. Но история-то должна показать всю совокупность фактов! Вот иногда говорят: не будь Сталина, могло не быть и репрессий. Но все зависит от того, кто был бы на его месте! Если Троцкий - репрессий могло быть еще больше. Нельзя сосредотачиваться только на критике власти, не замечая ничего вокруг - тогда история, причем не только отечественная, сведется к череде ненормальных, дорвавшихся до власти неудачников и злодеев и использовавших ее только для удовлетворения своих патологических потребностей. Соблазн автора дать собственную, порой эмоциональную оценку прошлого, всегда велик. К примеру, многое в нашем учебнике 1995 года основывалось на доступных тогда источниках и наших представлениях того времени о прошлом. Например, мы привели тогда цитату из воспоминаний Молотова о том, что после войны Сталин «вдруг стал требовать» от западных союзников Триполитанию, Черноморские проливы, северный Иран. А в 1997 году, работая в фонде Сталина в Архиве Президента, я обнаружил документ о закрытой устной договоренности Сталина с президентом США Рузвельтом в Тегеране и Ялте. США тогда были очень заинтересованы в будущей войне с Японией, и речь шла о том, каким образом могут быть реализованы интересы СССР не только в Европе, но и в Азии, и в Африке. Эти предложения, причем, делал не только Сталин, но и Рузвельт. Выполняла же их в итоге лишь наша страна.
Но все-таки есть вопросы, где без оценки не обойтись. Как, к примеру, Вы называете в своем учебнике то, что произошло в России в 1917 году?
В соответствии с формулировкой историко-культурного стандарта, у нас два параграфа: «Великая российская революция: Февраль» и «Великая российская революция: Октябрь». Примечательно, что до сих пор и «Февраль», и «Октябрь 1917 года» в разных учебниках показывались совершенно по-разному: то как февральская и октябрьская революции, то - февральская революция и октябрьский переворот, то - февральский переворот и октябрьская революция и т.д. К примеру, в последнем случае имелось в виду, что февраль 1917-го не затронул основ существующего строя, а, стало быть, это переворот. А в октябре эти основы сломали, а, значит, это революция. Наш подход к октябрю 1917 года таков: если говорить о взятии власти, то это, как ни верти, переворот — кстати, до 1927 года его так называли и сами большевики. Но, по сути, это революция, принесшая радикальные перемены. А вот гражданскую войну мы показываем как народную беду — в такой войне нет и не может быть победителей.
Не опасаетесь ли Вы, что через какое-то время у кого-то возникнет идея вновь переписать учебники, потому что они «устареют»?
Мы старались сделать текст, который не устареет и через несколько лет. Помню, в телеинтервью, посвященном 10-летию событий 1993 года, меня спросили, как я оцениваю те события сейчас. А я вместо ответа предложил им прочитать соответствующий параграф из учебника, написанного в конце 1993 года. Они прочитали и говорят: это же можно сказать и сегодня! Считаю это самым большим комплиментом в свой адрес.
Марианна Московченко